Мы
Данный пост перенесён автоматически с предыдущего варианта сайта. Возможны артефакты. Если информация этого поста важна для вас, свяжитесь со мной для получения полного содержимого.
Давно хотелось прочитать эту книгу, но почему-то вместо неё регулярно перечитывал Оруэлловский роман 1984.
Не сравнивать эти два произведения сложно, но оставим это профессиональным литературным критикам. Далее только про книгу Евгения Ивановича (Замятина).
Роман написан от лица главного героя в формате его дневника или скорее - отрывочных записей. И чем ближе финал, тем более отрывочных.
Совершенно отличные математические тезисы, объясняющие правильность несвободного общества в первой части книги (ниже прослеживаются во многих выписанных мною цитатах), сменяются совершенно трудно воспринимаемым без вдумчивого прочтения (порой - по несколько раз с возвратами к предыдущим страницам) потоком эмоций и чувств главного героя, тщетно пытающегося выразить их словами на бумаге.
Предсказуемым возмутителем логически безупречного мужского ума становится - Она с большой (и единственной) буквы I.
Впрочем, сюжет пересказывать ни к чему - он короток и весьма прямолинеен (хотя мне, например, финал был не очевиден). Он и Она. Благодетель и Революция. Порядок и Свобода.
У Замятина - своя версия того, за кем в финале победа, у читателя - может быть другая.
А по мне, так всё побеждает смех, главное его не лишиться =)
Тут я на собственном опыте увидел, что смех – самое страшное оружие: смехом можно убить все – даже убийство.
Характерные цитаты и меткие фразы
Если они не поймут, что мы несем им математически безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми.
После того как у человека отвалился хвост, он, вероятно, тоже не сразу научился сгонять мух без помощи хвоста.
Я не способен на шутки – во всякую шутку неявной функцией входит ложь.
Почему танец красив? Ответ: потому что это несвободное движение, потому что весь глубокий смысл танца именно в абсолютной, эстетической подчиненности, идеальной несвободе. И если верно, что наши предки отдавались танцу в самые вдохновенные моменты своей жизни (религиозные мистерии, военные парады), то это значит только одно: инстинкт несвободы издревле органически присущ человеку, и мы в теперешней нашей жизни – только сознательно…
Просто вращая вот эту ручку, любой из вас производит до трех сонат в час. А с каким трудом давалось это вашим предкам. Они могли творить, только доведя себя до припадков „вдохновения“ – неизвестная форма эпилепсии.
Понимаете, квадрату меньше всего пришло бы в голову говорить о том, что у него все четыре угла равны: он этого уже просто не видит – настолько это для него привычно, ежедневно. Вот и я все время в этом квадратном положении.
Какой-то из древних мудрецов, разумеется, случайно, сказал умную вещь: «Любовь и голод владеют миром».
Блаженство и зависть – это числитель и знаменатель дроби, именуемой счастьем.
Свобода и преступление так же неразрывно связаны между собой, как… ну, как движение аэро и его скорость: скорость аэро = 0, и он не движется; свобода человека = 0, и он не совершает преступлений. Это ясно.(аэро - летательный аппарат в романе)
От нуля до бесконечности – от кретина до Шекспира.
Но они служили своему нелепому, неведомому Богу – мы служим лепому и точнейшим образом ведомому.
– Быстро уничтожить немногих – разумней, чем дать возможность многим губить себя – и вырождение – и так далее. Это до непристойности верно.
I смеялась очень странно и долго. Потом пристально посмотрела на меня – внутрь.(I - имя героини книги)
Тем двум в раю – был предоставлен выбор: или счастье без свободы – или свобода без счастья; третьего не дано. Они, олухи, выбрали свободу – и что же: понятно – потом века тосковали об оковах. Об оковах – понимаете, – вот о чем мировая скорбь. Века! И только мы снова догадались, как вернуть счастье…
– Милый мой: ты – математик. Даже – больше: ты философ – от математики. Так вот: назови мне последнее число.
– То есть? Я… я не понимаю: какое – последнее?
– Ну – последнее, верхнее, самое большое.
– Но, I, – это же нелепо. Раз число чисел – бесконечно, какое же ты хочешь последнее?
– А какую же ты хочешь последнюю революцию? Последней – нет, революции – бесконечны. Последняя – это для детей: детей бесконечность пугает, а необходимо – чтобы дети спокойно спали по ночам…
– Но какой смысл – какой же смысл во всем этом – ради Благодетеля? Какой смысл, раз все уже счастливы?
– Положим… Ну хорошо: пусть даже так. А что дальше?
– Смешно! Совершенно ребяческий вопрос. Расскажи что-нибудь детям – все до конца, а они все-таки непременно спросят: а дальше, а зачем?
– Дети – единственно смелые философы. И смелые философы – непременно дети. Именно так, как дети, всегда и надо: а что дальше?
Нелепое чувство – но я в самом деле уверен: да, должен. Нелепое – потому что этот мой долг – еще одно преступление. Нелепое – потому что белое не может быть одновременно черным, долг и преступление – не могут совпадать. Или нет в жизни ни черного, ни белого, и цвет зависит только от основной логической посылки.
– Если это значит, что вы со мной согласны, – так давайте говорить, как взрослые, когда дети ушли спать: все до конца.
Потом – пустынная площадь, доверху набитая тугим ветром.
Комментарии из Telegram
Комментарии ВКонтакте